Неточные совпадения
—
(И начал
ногу правую
Ладонями
тереть...
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских
ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Она грозно посмотрела на него и, не отвечая на его поклон, продолжала, топая
ногой, считать: «Un, deux, trois, un, deux, trois», [Раз, два,
три, раз, два,
три (фр.).] — еще громче и повелительнее, чем прежде.
Володя ущипнул меня очень больно за
ногу; но я даже не оглянулся:
потер только рукой то место и продолжал с чувством детского удивления, жалости и благоговения следить за всеми движениями и словами Гриши.
Сережа был удивительно мил; он снял курточку — лицо и глаза его разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через
три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху
ногами на лексиконы Татищева, положенные им в виде пьедестала на середину комнаты, и при этом выделывал
ногами такие уморительные штуки, что невозможно было удержаться от смеха.
А они совсем пришоль пьян и потом опять
три путилки спросил, а потом один поднял
ноги и стал ногом фортепьян играль, и это совсем нехорошо в благородный дом, и он ганц фортепьян ломаль, и совсем, совсем тут нет никакой манир, и я сказаль.
Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит
ногами, кряхтит и приседает от ударов
трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох.
С сомненьем смотрите от
ног до головы,
Неужли так меня
три года изменили?
— Нет; заряжайте вы, а я шаги отмеривать стану.
Ноги у меня длиннее, — прибавил Базаров с усмешкой. — Раз, два,
три…
Сунув извозчику деньги, он почти побежал вслед женщине, чувствуя, что портфель под мышкой досадно мешает ему, он вырвал его из-под мышки и понес, как носят чемоданы. Никонова вошла во двор одноэтажного дома, он слышал топот ее
ног по дереву, вбежал во двор, увидел
три ступени крыльца.
Другой актер был не важный: лысенький, с безгубым ртом, в пенсне на носу, загнутом, как у ястреба; уши у него были заячьи, большие и чуткие. В сереньком пиджачке, в серых брючках на тонких
ногах с острыми коленями, он непоседливо суетился, рассказывал анекдоты, водку пил сладострастно, закусывал только ржаным хлебом и, ехидно кривя рот, дополнял оценки важного актера тоже
тремя словами...
Клим Самгин, бросив на стол деньги, поспешно вышел из зала и через минуту, застегивая пальто, стоял у подъезда ресторана.
Три офицера, все с праздничными лицами, шли в
ногу, один из них задел Самгина и весело сказал...
Еще две-три встречи с дьяконом, и Клим поставил его в ряд с проповедником о
трех пальцах, с человеком, которому нравится, когда «режут правду», с хромым ловцом сома, с дворником, который нарочно сметал пыль и сор улицы под
ноги арестантов, и озорниковатым старичком-каменщиком.
Но вот из-за кулис, под яростный грохот и вой оркестра, выскочило десятка
три искусно раздетых девиц, в такт задорной музыки они начали выбрасывать из ворохов кружев и разноцветных лент голые
ноги; каждая из них была похожа на огромный махровый цветок,
ноги их трепетали, как пестики в лепестках, девицы носились по сцене с такой быстротой, что, казалось, у всех одно и то же ярко накрашенное, соблазнительно улыбающееся лицо и что их гоняет по сцене бешеный ветер.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой, читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув
ноги, держа книгу на коленях, в зубах его торчал карандаш. На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали
три, четыре раза.
В тишине прошли через
три комнаты, одна — большая и пустая, как зал для танцев, две другие — поменьше, тесно заставлены мебелью и комнатными растениями, вышли в коридор, он переломился под прямым углом и уперся в дверь, Бердников открыл ее пинком
ноги.
Три кучи людей, нанизанных на веревки, зашевелились, закачались, упираясь
ногами в землю, опрокидываясь назад, как рыбаки, влекущие сеть,
три серых струны натянулись в воздухе; колокол тоже пошевелился, качнулся нерешительно и неохотно отстал от земли.
Он пошатнулся, точно одна
нога у него вдруг стала короче, крепко
потер лоб, чмокнул, подумал.
В быстрой смене шумных дней явился на два-три часа Кутузов. Самгин столкнулся с ним на улице, но не узнал его в человеке, похожем на деревенского лавочника. Лицо Кутузова было стиснуто меховой шапкой с наушниками, полушубок на груди покрыт мучной и масляной коркой грязи, на
ногах — серые валяные сапоги, обшитые кожей. По этим сапогам Клим и вспомнил, войдя вечером к Спивак, что уже видел Кутузова у ворот земской управы.
— Колосс на глиняных
ногах, — сообщила, как новость, Орехова,
три дамы единодушно согласились с ней, а четвертая с явным страхом спросила...
Среднего роста, очень стройный, Диомидов был одет в черную блузу, подпоясан широким ремнем; на
ногах какие-то беззвучные, хорошо вычищенные сапоги. Клим заметил, что раза два-три этот парень, взглянув на него, каждый раз прикусывал губу, точно не решаясь спросить о чем-то.
И, подтверждая свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из
трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь словами и дрыгая левой
ногой. Дрожь этой
ноги он ценил довольно высоко...
Это было последнее, в чем он отдал себе отчет, — ему вдруг показалось, что темное пятно вспухло и образовало в центре чана вихорек. Это было видимо только краткий момент, две,
три секунды, и это совпало с более сильным топотом
ног, усилилась разноголосица криков, из тяжко охающих возгласов вырвался истерически ликующий, но и как бы испуганный вопль...
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка
три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои
ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Недели через
три Самгин сидел в почтовой бричке, ее катила по дороге, размытой вешними водами, пара шершавых, рыженьких лошадей, механически, точно заводные игрушки, перебирая
ногами. Ехали мимо пашен, скудно покрытых всходами озими; неплодородная тверская земля усеяна каким-то щебнем, вымытым добела.
— Клевета! — крикнул кто-то, вслед за ним два-три голоса повторили это слово, несколько человек, вскочив на
ноги, закричали, размахивая руками в сторону Кутузова.
Часа через
три брат разбудил его, заставил умыться и снова повел к Премировым. Клим шел безвольно, заботясь лишь о том, чтоб скрыть свое раздражение. В столовой было тесно, звучали аккорды рояля, Марина кричала, притопывая
ногой...
— Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие — раз! Немедленно освободить всех товарищей из тюрем, из ссылки — два! Организовать свое рабочее правительство —
три! — Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал
ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла — стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек семь, среди них — двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, — он слушал нахмуря брови, прищурив глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были сжатые зубы.
— Раз, два,
три, — вполголоса учила Рита. — Не толкай коленками. Раз, два… — Горничная, склонив голову, озабоченно смотрела на свои
ноги, а Рита, увидав через ее плечо Клима в двери, оттолкнула ее и, кланяясь ему, поправляя растрепавшиеся волосы обеими руками, сказала бойко и оглушительно...
В сотне шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой, на другом размыт песок, и на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде солдаты, моют лошадей, в
трех местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди,
ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем из дома покойника головой, а не
ногами из ворот; пожар — от того, что собака выла
три ночи под окном; и они хлопотали, чтоб покойника выносили
ногами из ворот, а ели все то же, по стольку же и спали по-прежнему на голой траве; воющую собаку били или сгоняли со двора, а искры от лучины все-таки сбрасывали в трещину гнилого пола.
— Да, если б бездна была вон тут, под
ногами, сию минуту, — перебила она, — а если б отложили на
три дня, ты бы передумал, испугался, особенно если б Захар или Анисья стали болтать об этом… Это не любовь.
Но следующие две,
три минуты вдруг привели его в память — о вчерашнем. Он сел на постели, как будто не сам, а подняла его посторонняя сила; посидел минуты две неподвижно, открыл широко глаза, будто не веря чему-то, но когда уверился, то всплеснул руками над головой, упал опять на подушку и вдруг вскочил на
ноги, уже с другим лицом, какого не было у него даже вчера, в самую страшную минуту.
Заглянув в свою бывшую спальню, в две,
три другие комнаты, он вошел в угловую комнату, чтоб взглянуть на Волгу. Погрузясь в себя, тихо и задумчиво отворил он
ногой дверь, взглянул и… остолбенел.
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской
ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели, до церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой десяток! Другое дело, кабы барыня маялась в постели месяца
три, да причастили ее и особоровали бы маслом, а Бог, по моей грешной молитве, поднял бы ее на
ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
Maman, прежде нежели поздоровается, пристально поглядит мне в лицо, обернет меня раза
три, посмотрит, все ли хорошо, даже
ноги посмотрит, потом глядит, как я делаю кникс, и тогда поцелует в лоб и отпустит.
Однажды мальчик бросил мячик, он покатился мне в
ноги, я поймала его и побежала отдать ему, мисс сказала maman, и меня
три дня не пускали гулять.
Через
три дня я встал поутру с постели и вдруг почувствовал, ступив на
ноги, что больше не слягу.
— Покойник. Оставим. Вы знаете, что не вполне верующий человек во все эти чудеса всегда наиболее склонен к предрассудкам… Но я лучше буду про букет: как я его донес — не понимаю. Мне раза
три дорогой хотелось бросить его на снег и растоптать
ногой.
Лишь только завидит кого-нибудь равного себе, сейчас колени у него начинают сгибаться, он точно извиняется, что у него есть
ноги, потом он быстро наклонится, будто переломится пополам, руки вытянет по коленям и на несколько секунд оцепенеет в этом положении; после вдруг выпрямится и опять согнется, и так до
трех раз и больше.
Мы стянулись кое-как и добрались до нашего судна, где застали гостей:
трех длиннобородых старцев в белых, с черными полосками, халатах и сандалиях на босу
ногу.
Мы толпой стояли вокруг, матросы теснились тут же, другие взобрались на ванты, все наблюдали, не обнаружит ли акула признаков жизни, но признаков не было. «Нет, уж кончено, — говорили некоторые, — она вся изранена и издохла». Другие, напротив, сомневались и приводили примеры живучести акул, и именно, что они иногда, через
три часа после мнимой смерти, судорожно откусывали руки и
ноги неосторожным.
Из животного царства осталось на фрегате два-три барана, которые не могут стоять на
ногах, две-три свиньи, которые не хотят стоять на
ногах, пять-шесть кур, одна утка и один кот.
Тут были, между прочим, два или
три старика в панталонах, то есть
ноги у них выше обтянуты синей материей, а обуты в такие же чулки, как у всех, и потом в сандалии.
Жалко было смотреть на бедняков, как они, с обнаженною грудью, плечами и
ногами, тряслись, посинелые от холода, ожидая часа по
три на своих лодках, пока баниосы сидели в каюте.
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к столу, кладет
ноги в назначенный для того ящик, обитый мехом, и готовит себе, с помощью пара же, в
три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем целый день.
Позади стола стояли
три кресла с очень высокими дубовыми резными спинками, а за креслами висел в золотой раме яркий портрет во весь рост генерала в мундире и ленте, отставившего
ногу и держащегося за саблю.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он в продолжение этих
трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи
ногами, и на привалах по дороге, и на этапах в теплое время на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
— А вы, Игнатий Львович, и возьмите себе чиновника в кучера-то, — так он в
три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех
ног сделает за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка… какая это лошадь есть, Игнатий Львович? Одно слово — разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо за загривок схватить… Однова пятилась да пятилась, да совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней
ногой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов…